ПРО КАТЮШИ
Вообще к начале войны на вооружение советской армии было принято множество реактивных снарядов: 82–мм осколочные снаряды М–8; 132–мм осколочно–фугасные реактивные снаряды М–13 — это те самые, которые массово ставились на первые "Катюши"; 132–мм фугасный реактивный снаряд М–20; 300–мм фугасные реактивные снаряды М–30, М–31 и М–31–УК; 280–мм турбореактивный фугасный снаряд М–28. Остановлюсь поподробнее на М–20 и М–30, потому что они могут считаться началом тяжелой реактивной артиллерии.

М–13 на "Катюшах" конечно были хороши, внезапные массовые обстрелы вызывали в рядах немцев жуткий срач и так далее, но для полноценных наступательных действий они не очень подходили — достаточно малый урон. А надо было уничтожать как тяжелую технику, так и укрепсооружения. Поэтому к середине 42 года были поставлены на вооружение снаряды М–20, боевая часть которых была почти в 3.5 раза мощнее чем у М–13, а очень скоро и новые снаряды М–30 — почти в 6 раз мощнее.

М–20 успешно прикрутили к "Катюше", но из–за чуть больших размеров их приходилось запускать только одним рядом вместо двух. А вот под М–30 направляющие не подходили (забегая вперед скажу что их все–таки приколхозили, но только в 44 году), поэтому для их запуска были сделаны примитивные пусковые станки с регулировкой угла наклона.

На станок укладывались снаряды прямо в заводской деревянной упаковочной таре, сначала по 4 в упаковке, потом оптом по 8. Поджигалось все это дело одним махом при помощи обычной электрической саперной машинки, причем можно было одновременно подключать несколько станков. Одновременность запуска гарантировала сложение ударных импульсов в районе приземления, что было эффективнее отдельных пусков.

Но из–за вечного нежелания конечных пользователей читать мануалы, а точнее, мануалы резко расходились на самокрутки и все–таки скуривались (вот вам блять и каламбур), на полях сражений достаточно часто происходило следующее. При подготовке к стрельбе забывали снять распорки, которые удерживали снаряд внутри рамы при транспортировке. И естественно вся эта хуерга стартовала с места вместе с деревянным ящиком, а иногда и со станком. А размеры конструкция имела примерно 1,5 на 2 метра, что и приводило впоследствии к разговорам в рядах немцев о том, что русские совсем охуели и стреляют уже сараями.

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Лет двадцать тому назад в нашем доме жил веселый матершинник дядя Боря – маленький, худенький старичок, царствие ему небесное. Все мы любили дядю Борю и просили, согласно своему возрасту - кто прикурить, а кто помочь натянуть тугой лук. Старик целыми днями с беломориной в зубах сидел на специальной табуреточке у подъезда и заигрывал со всеми проходящими девчонками, от пяти - до восьмидесяти лет...
Хоть был он свой в доску, но наверное месяца два после 9-го мая, мы называли дядю Борю исключительно на «вы», уж очень сильное впечатление производили на окружающих его ордена в День Победы, их было так много, что с лихвой хватило бы на четверых...
В войну дядя Боря был летчиком.
Однажды я, выйдя из подъезда, присел на ступеньку и разговорился с ним о жизни. Что, спрашиваю, для тебя было самым страшным за четыре года...? Вопрос дурацкий, но старик ответил без раздумья:
- У меня был друг Васька, мы дружили еще с авиационного училища, вместе и воевали. Целый год друг другу хвосты прикрывали. В общем, были как братья, пока один с задания не вернется, другой не спит и даже есть не садится...

Тут у дяди Бори слезы закололи глаза, он зажмурился и сердито сказал:
- Да ну тебя на хер с твоими вопросами! (изучив свои отремонтированные проволокой очки, дядя Боря продолжил) Ну слушай дальше говнюк, раз спросил. Это был 42-й год, к нам для разноса прилетел сам Жуков. Построил полк, долго орал, что все мы гады, предатели и трусы (никто вообще не понимал чем мы провинились перед ним, а спросить не решились... видимо, что-то не сошлось на его генштабных макетах...)
Наш полковник, стоя по стойке смирно, даже пукнуть боялся в сторону маршала...
В конце концов, Жуков прошелся вдоль строя и выбрал двоих из нас, видимо кто рожей не понравился. В тот же день они были расстреляны. Среди них и друг Васька...

У старичка задрожали губы, и пепел с папиросы посыпался на штаны...

Мне не хотелось оставлять деда в таком состоянии, надо было как-то выруливать на что-то веселое и я спросил:

- Дядя Боря, ты лучше расскажи, какой у тебя на войне был самый счастливый день...?
- Ну, ты что-то спросишь, как в воду пернешь... Что на войне может быть счастливого, кроме дня победы!!? А хотя подожди, вру, был один счастливый денек, даже не денек, а час всего...
Это уже в 43-м на Кавказе, я тогда после ранения больше не мог быть истребителем и летал на транспортниках. Сбрасывал в горах с парашютами провизию и боеприпасы.
Вызывают меня в штаб фронта и приказывают слетать с одним генералом на передовую и назад. Я признаться никогда до этого генералов не возил и говорю: «У меня же там срач, куда я его посажу? Нас в кабине и так двое, а в грузовом отсеке даже скамеечка отодрана, да и грязно там...»
Но приказ – есть приказ, загрузили ко мне генерала с адъютантом прямо на пол, только тулупы им подстелили. Смотрю вместе с ними, солдаты загружают какие-то ящики, спрашиваю: «Что за груз?», отвечают: «Не вашего ума дело, товарищ летчик...»
Взлетели. Время в пути чуть больше часа. Вдруг штурман мне и говорит: «Борис, ты не чувствуешь странный запах, как будто клубникой пахнет, или цветами?». Какая, говорю клубника, для клубники не сезон, наверно генерал там яблоки херачит...
Тут мы и зачастили от кабины до хвоста с гаечными ключами, вроде бы по делу, а сами смотрели и глазам не верили. Чего только не жрал генерал с адъютантом, тут тебе и клубника и арбуз и виноград и даже какие-то африканские фрукты, которых ни до, ни после я в жизни не видел. Потом перешли к американским консервам: крабы, хренабы, икра черная и красная, паштеты, колбасы, про шоколад вообще молчу...
И самое противное, что эти все жрут, а летчикам и по бутерброду не предложат. Мы конечно не голодные, были у нас и тушенка и сухари, но обидно как-то...
Садимся, генерал вылез из самолета на аэродром, пять минут поговорил с встречающими и тут же полез обратно. Видимо он и прилетал, чтоб в личном деле появилась запись, что, мол бывал на передовой...
Взлетели, эти снова принялись пить и жрать. Вдруг откуда не ждали, нас начинают обстреливать с земли и мы со штурманом слышим, что очень даже попадают... Обстрел кончился, штурман пошел посмотреть не обосрался ли наш генерал, заходит и видит, что в обшивке несколько сквозных дыр от пуль а генерал с капитаном сидят в обнимку. Оба мертвые.
И вот тут начался наш со штурманом самый счастливый день во всей войне...
Чего мы только не попробовали за этот час, на земле ведь генеральскую жратву все равно отберут. Прилетели чуть живые, как два барабана. Еле самолет посадили...

...Много ли человеку для счастья надо...?

я могу ошибаться, но помнится мне, что слово пьяный произошло после того, как на берегу Пьяной реки (дословно "извилистой"), два войска одной и тойже армии открыли друг по другу огонь, находясь в сильно подпитом состоянии...

чем не фрэндлифаир?

буков много
но что-то в тему, понравилось))

1.
Воскресным утром менеджер Дима понял, что в мире слишком много явлений и обстоятельств, которые мешают ему жить. Очень назойливо мешают. Если сформулировать с предельной краткостью и четкостью, все эти явления, обстоятельства, события менеджера Диму просто заебали.
Иногда жизнь казалась менеджеру Диме рекой. Вот она тоненьким, хрустальным ручейком выпрыгивает из родничка и скачет по камушкам чистенько, легко. Но в какой-то момент своего течения река обнаруживает, что ее берега вдруг ощетинились трубами. А из труб хлещет говно и промышленные стоки. И труб этих – множество! А вода в реке – уже и не вода, а некая субстанция, в которой плодится гниль, а все прочее живое умирает.
Вот краткий список вещей и явлений, заебавших Диму:
1) Работа. Изнурительное, нервное времяпровождение. Принудительное заточение в четырех стенах с задротами, стервами и одним алкашом. Который еще и твой начальник. Оплачивается дурно. Смысла не имеет. Мысль о работе трупным смрадом отравляет воскресные дни. Такие, как сегодня…
2) Отсутствие общения. Еще год назад все было иначе. Год назад Дима учился в институте, и вокруг были друзья-товарищи. Сейчас их нет. Исчезли. Заняты своими делами.
3) Жизнь с родителями. Гостей не пригласишь. Бабу не приведешь. Даже куришь в подъезде. Всё под контролем.
4) Кредит. Его Дима оформил год назад, купил «мазду». Отдавать еще два года. Взносы по кредиту стабильно сжирали две трети зарплаты.
5) Разговоры о свадьбе. Их заводила Яна – девушка Димы. Дима прикидывался дураком. Небезуспешно. Но защита была слишком хрупкой, а напор – слишком яростным. Скоро придется говорить серьезно. Кстати…
6) Говорить серьезно. Как правило, такая формулировка ничего хорошего не предвещала. В любом случае эти слова сигнализировали о скором вторжении в размеренную жизнь Димы различных Геморроев и их верных спутниц Нервотрепки, Суеты. Эти слова часто произносили почти все люди в Димином окружении – начальник, родители, Яна.
7) Пробки. По пути из Свиблово (дом) на Профсоюзную (работа) избежать их невозможно.
8) Погода. Если только перманентно моросящий тухлой влагой ледяной пиздец можно назвать погодой.
9) Телевизор. Одно говно по ящику.
10) Радио. Попса галимая, дебильные шутки, лажовые прогнозы пробок.
11) Офисная столовка. Дорого и опасно. Чревато поносом. У Димы за год работы он уже случался трижды.
12) Базары в курилке. Бля, как про такое можно пиздеть сутки напролет?
13) Клиенты. Каждый раз, набирая номер клиента из базы, Дима как в бассейн с вышки прыгал. В девяти из десяти случаев Диме были не рады. Не часто, но посылали.
14) Виноградов. Зубастый хмырь у окошка. Офисное чмо. Шутничок, бля. Дима копил силы на новогодний корпоратив. Там, вполне вероятно, Виноградов получит от Димы по ебалу.
15) Тёлки в офисе. Дима не исключал, что где-нибудь в адских промзонах Капотни, в заброшенных ангарах, проводится секретный конкурс «Мисс Уебище». А финалистки – получают работу в их офисе.
16) Глючный Интернет. В офисе он подключен по самому дешевому тарифу. Часами страницы грузятся.
17) «ВКонтакте». Тупня и страшные бабы.
18) То, что пиво на работе пить нельзя.
19) Кофейный аппарат в офисе.
20) Дети.
21) Старухи.
22) Супермаркеты, очереди к кассам.
23) Весь, без исключения, район «Свиблово». Да и, пожалуй…
24) Вся Москва
25) Новый год – хуйня по ящику, елка, оливье, поздравления, подарочки, вопли с улицы, салюты, алкаши, пьянка.
26) Собаки.
27) Рожи на улицах.
28) Менты. Особенно гаишники.
Список можно было бы продолжать достаточно долго. Конечно, не до бесконечности, но войти и углубиться в зону трехзначных чисел Дима мог бы довольно основательно.

2.
Обычный монолог Диминого бати перед телевизором:
- …сука вот ведь блядская ты посмотри на него ебало отожрал а у кого деньги спиздил у кого а да что ж ты блядь говоришь да тебя сучару за измену родине судить надо Советскому Союзу присягал а теперь пиздит нет ну что значит Сережа не матерись ты посмотри только на этого козла только посмотри ха-ха нет ну глаза бессовестные вообще стыд совесть всё потеряли оболтусов нарожали еще им квартиры покупай когда же вы все сдохнете на хуй да что значит не матерись ты на них посмотри только сука вот ведь блядская…
…
Если Димину жизнь можно было сравнить с рекой, которую загрязняют поганые трубы, то батина жизнь определенно представляла собой речку-вонючку, на века испоганенную стоками особо тлетворного химбината. Вода – та субстанция, что составляла батину жизнь, была отравлена настолько, что уже представляла опасность для всего живого на берегу.
…
Дима завтракал яичницей и салатом из морепродуктов и вяло тупил в кухонный телевизор, силясь хоть что-нибудь разобрать сквозь батин монолог и матушкины вздохи: «Не матерись, Сережа!»
Понять удалось то, что по ящику сегодня показывали какую-то нереальную хуету. По Первому был Стас Михайлов. Похитив с кухонного стола пульт и осторожно перелистнув канал, Дима вдруг понял, что «Россия-1» тоже транслирует тот же самый концерт. Когда Стас Михайлов обнаружился и на НТВ, Дима почувствовал легкое беспокойство.
По счастью, на ТНТ нашелся «Камеди-клаб».
- О! – обрадовался Дима.
- Переключи! – потребовала матушка. В ее голосе дребезжала легкая истерика.
- Мамуль! По остальным – Стас Михайлов!
- Лучше пусть он, пусть Стас этот, чем я буду смотреть эту гнусть! – Матушка так и говорила – «гнусть». Сама придумала слово. – Ты смотришь это, а у тебя разлагается мозг! У тебя же высшее образование!
- Мамуль! Да пусть хоть это!
- Дай пульт! – потребовал батя.
Дима неохотно подчинился. Батя переключил на Михайлова, некоторое время морщил лоб. Обычно монологи свои он высказывал политикам. Артистов – игнорировал.
Однако, после недолгого раздумья, батя созрел и разразился:
- …сука вот ведь блядская ебало нажрал по трем каналам выступает одного ему мало а деньги-то воровские нет что хотят то и творят да что значит не матерись посадили себе на шею ворюг захребетников Сталина на них нет все бы живо на хуй в Сибирь маршировали бы уже а то сука на хуй песенки поют сука вот ведь блядская…
…
Дима понимал, что батя – не один такой. Наверняка ведь еще есть такие.
Да что там! В каждом доме есть такие старые хрены. Их тысячи, сотни тысяч. Их миллионы.
Дима попытался представить себе миллион старых хренов – в трусах, тапочках, вопящих в телеки. От такой картины становилось дурно.
Батя обычно исторгал словесный понос с таким напором, что Диме порой казалось, что батя не просто говорит, а блюет словами.
…
У себя в комнате Дима обнаружил, что Интернет – умер. Сколько ни пытался Дима подключиться к сети, всякий раз выскакивала табличка: «Ошибка соединения. Доступ невозможен».
В конце концов, Диму это заебало, и он запустил «шарики».
Игра «шарики» тоже была близка к тому, чтобы заебать Диму.
Примерно через полтора часа позвонила Яна.
- Мы встретимся сегодня? Нам надо серьезно поговорить. Как о чем? О наших отношениях. Я хочу понять, мы еще встречаемся, или вдруг прекратили? Почему я тебе первая звоню? Ты меня совсем-совсем не любишь, Димуська?
- Ну, люблю, — признал Дима.
- А что же не звонишь?
- Звоню. Почему не звоню…
Жалкая струйка Диминого оправдательного лепета оказалась сметена могучим потоком энергии Яны.
- Давай в четыре встретимся? На Новокузнецкой, ага? В кафушке. Да, в той самой…
- Ага, — капитулировал Дима.
- Только, Димусик, не пей! Я тебя умоляю. Даже пива. Ла-адно?
- Ладно.
«Бля, — подумал Дима совершенно нерадостно. – Выходить в эту гнусть, на улицу. Пиздёхать до метро. Или, того хуже, пробираться на тачке. Дорогущее кафе. Понты. Ебаные тухлые роллы. Ёбнутые палочки. Хитрый разговор о свадьбе. Подлавливание на словах. Планы на будущее. Ипотека. Долговая яма пожизненно. Заебало. Заебало».
И от такой жизни – еще и не выпьешь.
Хотя…
Был и еще один вариант.
На районе, через дом, жил Стас – Димин одноклассник. На работу Стас не ходил. Занимался дизайном на фрилансе. Зарабатывал, кажется, больше Димы.
- Стас, алё, как дела?
- Супер. Чё хотел?
- Диск послушать.
- Э-э… Ну, приходи. Пара песенок еще осталась.
- О, ништяк!
Дима засобирался в путь.
3.
Когда дунули по второй, Дима понял, что совершил какую-то большую ошибку.
Хорошо ему не стало. После тревожного, исполненного лютым ужасом, звона в голове сознание Димы свернуло в некий зловещий лабиринт пугающих образов.
В этом лабиринте было много комнат, поворотов, ходов. И каждый из этих поворотов вел к тем вещам, людям, событиям и обстоятельствам, которые бесили Диму. Каннабисный дым воспалил фантазию, и каждая из проблем стала обрастать рогами, клыками, а выходы из проблем виделись только самые наихудшие.
С работы Диму, конечно же, уволят. Когда найдут какого-нибудь еблана, который согласится пахать за меньшие деньги. Станет нечем выплачивать кредит. Работу, если и найдешь, то только хуже. Придется идти работать в «Макдональдс». Невероятный позор для человека с высшим образованием.
Услужливая фантазия мгновенными мазками изобразила картину: вот Дима, в фартучке и пилоточке. Говорит: «Свободная касса». А из-за стойки на него смотрят, смотрят ехидные глазенки одноклассников, однокурсников, случайных знакомых. В этих взглядах – лишь брезгливая снисходительность. Диме стыдно, как будто он не в корпоративном переднике за стойкой стоит, а в комплекте женского бикини.
Нет, в «Макдональдс» Дима не пойдет. Все, что угодно, только не это.
Фантазия отпрыгнула назад. Вот Дима едет домой, чуть позже обеда. Обходной лист уже заполнен. Впереди – неизвестность. Лишь плескается в желудке последний обед в офисной столовке. Плескается… Бля…
Неожиданно мысленный взор Димы проникает в жаркую, сочащуюся едкими соками комнатку желудка. Видит вязкую измельченную жижицу, наподобие киселя. Видит бурление на ее поверхности. Вздуваются пузыри. И вдруг лужица словно закипает, вязкая жижа выстреливает вверх, будто извергается вулкан. Ударная волна – несется, несется по внутрителесным полостям, несется, смывая преграды.
Дима стискивает зубы. Против внезапного поноса в пробке – нет противоядий. Только терпение.
Кому-то эта картина показалась бы смешной. Но на самом деле она была – чудовищной. Если допустить существование Бога, то, допустив такую ситуацию, он просто размазал Диму по асфальту, лишил его всякого интереса к дальнейшему существованию.
Дима открыл глаза. Слава Богу, он был не в пробке. Дима – все еще в гостях у Стаса, удутый в хлам.
А вот срать – действительно хотелось. Хотелось – очень слабое слово. Говорить «хотелось» в этой ситуации все равно, что назвать цунами у азиатских берегов легким волнением на море.
- Ыщщщщщщ, — сказал Дима. – Я – в сортир.
…
Закон подлости, как Дима убеждался ежедневно, был фактически единственным верным законом мироздания. Если могло случиться что-то наихудшее, оно непременно случалось. Если два-три неблагоприятных фактора могли совпасть – они совпадали в обязательном порядке.
Согласно этому закону, стоило Диме начать извергать из себя перебродившие продукты пищеварения, как затрезвонил мобильный.
Яна.
- Да, Янусик.
- Ну, я выехала.
- А.
- Дим, ты чего? Выехала я, говорю.
- Ыщщщщщщщщщщ….
- Что с тобой? Что за странные звуки?
- Да тут… э-э… шумит что-то.
Дима ждал нудных вопросов: что шумит, зачем, почему Дима снова врет?
Но Яна неожиданно согласилась:
- Да вообще ужасно на улице, — сказала она. – Ужасно!
- Ага.
- Алкаши какие-то. Орут все что-то… Давай, приезжай быстрее.
- Ага.
4.
- Ну, пойду я.
- Ага, песдуй. Смыл за собой?
- Ну… да…
Обида на этот вопрос Стаса прорвалась сквозь ватное оцепенение Диминого мозга уже на улице.
«Это ж кем надо меня считать, чтобы так подумать?» — вяло плескалось негодование. Впрочем, память подсказала один из недавних эпизодов, когда Дима был у Стаса в гостях и – да, забыл смыть. В таком случае, Дима имел право на такой вопрос.
«Да и фиг с ним, накурил, и ладно!» — подумал Дима.
На улице – заснеженной, необычно многолюдной, грохочущей трамваями и гудящей автомобильными клаксонами, паника отступила.
Теперь Дима ощущал себя вполне себе в порядке. Единственно, тревожил некстати образовавшийся понос.
«Что я съел?» – подумал Дима.
Определенно, причиной внутренней революции явно была не яичница. Скорее, салат…
Матушка экспериментировала с морепродуктами. То-то они казались на вкус – горьковатыми…
Готовила Димина матушка – отвратительно. Хуже того – любила кулинарные эксперименты. Смотрела гастрономические программы Урганта и жены Парфенова. Потом вся семья, бывало, мучилась желудком.
Матушкина стряпня тоже фигурировала на одной из отдаленных от верхушки позиций Диминого заебало-рейтинга.
…
Однако неожиданно все эти мелкие, сдавленно-жалобные мыслишки оказались сметены прочь, куда-то на дальнюю обочину разума. Эти мыслишки расшвыряло.
Как легчайшие китайские джонки в кантонской гавани, куда вошел циклопический дредноут.
Как повозки с осликами на улицах священного Бенареса, когда по улицам катится блистательная колесница Джаггернаута.
(«Хуясе!» — жалобно пискнул испуганный внезапными образами рассудок Димы.)
Непрерывный, блистательный поток сияющей МЫСЛИ затопил пыльную каморку Диминого разума. МЫСЛЬ лилась легко и свободно.
«Дядька рассказывает», — называл такое состояние бывалый Стас.
И неведомый «дядька» действительно «рассказывал». Голос «дядьки» Дима не мог идентифицировать, но чем-то он был похож на гулкий баритон анонсов разоблачительных передач по ящику. Но был в то же время мягче.
Вот что рассказывал «дядька»:
…
«Под небом голубым есть город золотой»… Ты наверняка слышал эту песню. Знай, что всё, о чем там поется – правда.
Город действительно есть. Он где-то рядом, но недосягаем. Причудливая архитектура, диковинные сады, приветливые обитатели. Это – Город Тысячи Наслаждений. Каждая секунда пребывания там приносит блаженство, которое, продлись оно хоть на мгновение дольше, может тебя убить.
Человек может побывать там. Но с очень кратким визитом. Это называется – посмотреть одним глазком. Больше нельзя. Смертельно опасно. Человек попадает в Город Тысячи Наслаждений либо на вершине любовной страсти, либо под действием наркотиков. Вернуться в этот город мечтают все влюбленные, все наркоманы. Но путь закрыт.
Помнишь, в детстве ты читал рассказ Герберта Уэллса «Дверь в стене». Он о том, как лондонский мальчик по дороге в школу случайно зашел в незнакомую дверь. За дверью он увидел Город и его обитателей. Много лет мальчик мечтал туда вернуться, но дверь исчезла. Много лет спустя, уже взрослым человеком, выросший мальчик увидел дверь, шагнул в нее и умер.
Этот город видел и поэт Кольридж в опиумных грезах. Кольридж назвал его Xanadu и оставил единственное более-менее подробное описание, так и оставшееся незаконченным. К поэту пришел почтальон, и память о чудесном месте у Кольриджа стерлась, оставив лишь смутное послевкусие. Больше Кольридж в Xanadu не возвращался.
А песня Lucy In The Sky With Diamonds! Она тоже – о городе.
«Винни Пух» — о нем же.
Версаль, Петергоф, Шёнбрунн – все это тщетные человеческие попытки воссоздать Xanadu.
…
Люди когда-то жили в Xanadu. И ты, конечно же, слышал эту историю.
Бог – большой ребенок. Этот всесильный Кристофер Робин обожает игры. Он создал Xanadu, поселился там, окружив себя доброжелательными медвежатами, поросятами, кроликами, осликами.
И вот однажды Кристофер Робин создал людей.
Спустя незначительное время людям в Xanadu надоело. Звучит парадоксально, но жизнь в Xanadu заебала твоих предков. Может быть, их достало размеренное, беззаботное течение жизни. Или соседи с плюшевыми мозгами. Или что-то еще…
Никакого Змея-искусителя не было. Люди сами нашли выход из постылого места. Как ни парадоксально звучит, но исход людей из Xanadu на самом деле был побегом.
Конечно, оказавшись за пределами Города Наслаждений, люди поняли, что они наделали. Но, как показали тысячелетия последовавшего печального опыта, возвращение оказалось невозможным.
Наиболее близки к возвращению люди были, когда строили башню в Вавилоне. Возможно, тогда они еще знали, как вернуться.
Песня Stairway To Heaven – мечта о возвращении. Которое невозможно.
…
И, тем не менее, каждый из нас пытается вернуться в Xanadu.
Мы видим несоответствие того, как мы живем, относительно того, чего мы хотим.
И каждый шаг в нужную сторону лишь отдаляет нас от возвращения в город, который когда-то так заебал наших предков.
Мы до сих пор совершаем побеги из своих персональных Xanadu. Нас заебывает наше существование, все то, что нас окружает. Мы делаем шаг в неизвестность.
Везет на этом пути лишь единицам из тысяч. Да и то, больше потому, что везучие единицы хотя бы примерно представляют, куда нужно идти.
Большинство беглецов обречено на катастрофу, на беду. Они не знают, что их ждет. Спутники этих людей – демоны, имя которым Беспечность, Самонадеянность, Глупость.
Те же самые демоны, которые руководили побегом людей из Xanadu.
…
«Ебать прёт!» — подумал Дима.
Мысль эта была как нож. Она пропорола «рассказ» невидимого «дядьки», как легкую, туго натянутую ткань.
Исчез, превратился в дымку дредноут в игрушечном порту Кантона.
Рассеялась невесомым туманом колесница Джаггернаута.
«Ох, ебать! – думал Дима свои собственные мысли и радовался. – Когда же меня отпустит-то?»
Дима ввинтился в толпу и спустился в подземку.
«Xanadu-ду-ду!» — напевал, веселясь, какой-то голосок в черепе.
Мысли резвились, как детишки в классе, откуда вышел строгий учитель.

5.
В метро происходило что-то странное.
Это стало понятно, когда Дима спустился по серой заплеванной лестнице, прошел через стеклянные двери.
Толпа каких-то босяков ломилась к поездам, игнорируя турникеты. Бабки на посту не было. Отсутствовали также и привычные станционные менты.
Дима тоже, не будь дураком, прошел бесплатно, спустился по лестнице.
На станции раздавались какие-то крики. Кто-то пыхтел, кто-то визжал.
«Как будто ебут кого», — подумал Дима.
Но нет, не ебали.
У края платформы били ментов.
Один из ментов корчился на полу, и его пинали гопники.
Другого, совсем молодого, держали на весу, не давали упасть. Лицо мента было залито кровью, как у Муаммара Каддафи на последнем прижизненном видео.
Когда на путях со стороны центра показались огни, гопники раскачали тщедушного ментенка и бросили на пути.
«Хуясе! – озадаченно подумал Дима. – Чо, от травы, типа, глюки бывают?»
- Й-й-й-йес, бля!!! – вопила гопота.
Кто-то из гопников прыгал по центру платформы, раздевшись до пояса. Радовался, как футболист, забивший гол.
«Проснуться! – ошалело загадывал Дима. – Проснуться!»
Он больно щипал себя за руки.
Проснуться не удавалось.
Зато подошел поезд в центр, и в двери вагона, и без того переполненного, бросилось неимоверное множество людей.
Дима кое-как втиснул худощавое тело в податливое, чуть прелое тесто людских тел.
Двери сошлись.
Поезд набрал разгон.
…
На «Ботаническом саду» состав не остановился.
На самой станции, как успел разглядеть Дима, что-то происходило. Какие-то десантники. В камуфляже, тельняшках. Кого-то пинали…
«ВДНХ» тоже проскочили. Хотя машинист, видимо, раздумывал над возможностью остановки. Во всяком случае, поезд замедлил движение.
Платформа станции тонула в дыму. Хуже того, дым проникал и в открытые форточки вагона.
- Ой, плохо! Плохо! – стенала какая-то старуха.
На платформе, между колонн, в дыму шевелились какие-то тела.
Неожиданно из дыма вынырнула окровавленная рожа, впечаталась в стекло снаружи.
Завизжало сразу несколько женщин.
Поезд стал разгоняться.
По стеклу красненькой акварелькой расплывалась кровь.
…
«Так вот почему Стас Михайлов по всем каналам! – доходило до Димы. – И Интернет вот почему не пашет. Ёбт…»
Вагон пропитался ужасом.
- Остановите! – надрывалась какая-то тётка. – Мне же выходить! Мне же выходить…
Длинноволосый ботаник в роговых очках на сиденье спрятал в карман мобильный телефон и ринулся проталкиваться к выходу.
- Да сиди ты, блядь! – рявкнул на него седой усатый мужик. – Все выйти хотят!
Ботаник растекся по сиденью. Из него словно вынули шарнир. Руки-ноги обвисли, а взгляд из-под очков утратил всякий смысл.
Женщины через одну визжали. Надрывались дети. Какая-то бабка все норовила рухнуть на пол.
…
«Алексеевская» тонула во мраке. Лишь горел на платформе костер, в свете которого шевелились смутные тени. Почему-то воняло паленым мясом.
На «Рижской» какой-то мужик снаружи ёбнул снаружи огнетушителем по стеклу. Ёбнул, по счастью, не сильно. Но пошли трещины.
Какой-то парнишка (по виду цыганенок) исхитрился совершить с платформы прыжок и вцепиться пальцами в форточку вагона.
Как завороженный, Дима смотрел, как цыганенок юркой змейкой, быстро-быстро, протискивается в окно, но…
В вагоне будто завизжали все женщины разом.
Тело цыганенка, точнее жопа и ноги врезались в огромное зеркало под циферблатом. Раздался хруст, а потом…
Нет, Дима не хотел вникать в подробности.
Кажется, парнишку разрубило напополам, и верхняя половина тела рухнула на колени ботанику. Тому, который хотел выйти.
Ботаник кричал. Кричал страшно, руками отталкивал, отталкивал и не мог оттолкнуть отвратительный груз. Кричал и блевал. Кто-то уже бил ему морду. Слетели с носа очки.
…
На «Проспекте Мира» вагон обстреляли.
Снаружи донесся треск. Казалось бы безобидный.
Но – посыпались стекла. Еще громче, истошнее стали кричать люди.
Ботаник, которому в тесноте, неловко, били морду, рухнул в проход, спасся.
А вот мужику, который его бил, прострелили брюхо. И сейчас мужик вопил, рухнув на сиденье, раздирая страшную, брызжущую кровью, рану.
Тётка в беретике, сидевшая рядом с ботаником, вдруг как-то разом лишилась верхней половины черепа. Голова тётки почему-то тряслась. Оттуда вылетали серые комья. Целая пригоршня этих комьев ляпнулась на юбку впереди стоящей женщины.
«Когда же меня отпустит?» — гадал Дима.
…
«Сухаревская» горела.
Станцию заволакивал густой пластмассовый дым. Откуда-то с другого края платформы сыпались искры, словно проводились сварочные работы.
- Станция «Тургеневская», поезд дальше не пойдет! – вдруг ожили динамики.
6.
На станции их ждали. Какие-то люди. Вооруженные.
- Так! Никому не сцать! – раздался полупьяный, поганый какой-то голос. – ДНК-патруль.
- Какое еще на хуй ДНК? – сварливо огрызнулся сдавленный телами пенсионер в глубине вагона.
- А такое, дедуля. Движение национальной консолидации. Мы вас осмотрим. Если русский человек – иди себе спокойно. Если обезьяна…
- Э! Стой! Стой! – раздались вопли.
Из толпы пассажиров юрко вывернулся щуплый смуглый человечек. Полез прочь от выхода, по плечам, по головам. Действительно быстро, по-обезьяньи перебирая руками и ногами.
- Вот он, сука нахуй! Вали обезьяну!
Череда одиночных выстрелов. Дым. Чьи-то крики.
А на спину – давят-давят.
Толпа пришла в движение. Диму куда-то несло, тащило.
«Срать!» — думал Дима.
Двери, в которые он выпал почему-то спиной.
Чья-то рука на плече.
- А ну-ка, стой, хлопчик! Кто такой?
- А…а… я?
- Э, Федот, чо привязался к пацану?
- На жида похож.
- Э, парень, хуй предъяви.
- Что? – опешил Дима.
- Хуй.
Руки тряслись. Молнию на брюках враз заело.
…
На скамейках «Тургеневской» корчились распятые тела.
Голые, смуглые мужики. Не русские.
У кого-то пузырились на груди ожоги.
«Шерсть на груди поджигали», — сообразил Дима.
У кого-то были вырваны нижние челюсти. Как на жуткой обложке одного из альбомов Мэрилин Мэнсона.
У кого-то – вспороты животы, а внутренности разбросаны по мрамору.
На «Тургеневской» воняло бойней.
Со стороны перехода доносился какой-то визг.
Когда-то в деревне, у папкиной тетки, Дима по утрам слышал подобные звуки. Так вопили свиньи, когда их резали.
Но сейчас кричал живой человек. Крики прерывались заверениями:
- Ай, мамой кылянусь, атпусты, дэнэг дам, ай!..
Диме казалось, что станция, вдруг превратившаяся в филиал преисподней, никогда не закончится.
Зазвонил телефон. Абонент «Яна».
…
- Ты где?
- Яночка! Я еду! То есть, на «Тургеневской».
- Блин! Пиздец! Дима! Тут ужасно. На улице кто-то кричит. Там стреляют, Дима!
- Яна! Здесь тоже! Но поезда не идут. Я бегу к тебе!
- Ну, бали-и-ин! Ты почему такой эгоист? Почему такой тормоз? Дима? Почему я – на месте, а ты еще на «Тургеневской»?
Дима хотел что-то ответить, но какой-то кудлатый, бородатый здоровяк с повязкой «ДНК» на рукаве вырвал у Димы телефон.
- Чо, бля? – заорал он Диме в лицо. – Вопросы?
- Нет, — Дима мечтал исчезнуть, телепортироваться. – Нет.
Перед эскалаторами играли в футбол чьей-то головой. Голова была пыльная, непонятно чья. Рот открыт. Внутрь набилась пыль.
7.
На бульваре кого-то вешали.
Виселицами служили рекламные щиты, с которых даже не сорвали рекламу. Несколько ментов, какие-то голые пузатые дядьки повисли, вывалив языки и обмочившись, на рекламе мобильного оператора и скидок в гипермаркете.
Поверх сияющей девочки с йогуртом на одной из импровизированных виселиц тела висели особенно густо. Кто-то из повешенных еще дергался, хватался руками за горло. От этого казалось, что на лицо гигантской девочки набегает тень.
Пока Дима совершал путешествие в метро, на поверхности пошел снег. Холодная, липкая дрянь налипла на тела удавленников, не таяла. Повешенные казались новогодними игрушками.
На улице стояла непривычная тишина. Никакого движения не было. С десяток автомобилей было перевернуто, образовав у Мясницкой подобие баррикады.
Там же, у Мясницкой стреляли. Доносился многоголосый злобный крик.
Какая-то заварушка происходила и по другую сторону. Кто-то кого-то размашисто, с уханьем и матерком, бил. Звенели стекла. Что-то взорвалось и полз едкий дым.
Наконец, крик:
- Э, мы почтамт взяли! Чё делать?
- Сжечь! – крикнул кто-то близ памятника Грибоедову. Крикнул явно дурачась.
Но толпа у почтамта подхватила:
- Жечь! Жечь нахуй!
Не прошло и нескольких мгновений, как здание уже полыхало.
С шеи Грибоедова свисали веревки, будто кто-то хотел стащить классика, заарканив, с пьедестала. Впрочем, скорее всего, его фигуру пытались использовать, как виселицу, и явно неудачно. Если бы Диму решили повесить на этой хуйне, Дима бы руками-ногами цеплялся за малейшие выступы. Те, кого пытались тут вздернуть, явно были не глупее Димы.
И теперь повисли на рекламных щитах
…
Принимая во внимание очевидный транспортный коллапс, Дима решил пробираться к «Новокузнецкой» пешком. По Мясницкой – до Лубянки, оттуда, мимо «Детского мира» к Кремлю, оттуда – на Болотную. Там – через мост с замочками. Вот и дойдет до «Новокузнецкой».
Как ему предстояло выяснить в самом скором времени, с точки зрения здравого смысла эта дорога была наихудшей из всех возможных.
Однако, еще не знавший этого наш герой понесся к Мясницкой, продираясь сквозь бухую, ликующую толпу.
Неподалеку горел банк. Оттуда выбегали какие-то люди. Их отстреливал, гыгыкая, гопник в грязной синтетической куртке и шапочке-гондоне.
…
Мясницкая была почти пустынна. Совсем неподалеку щелкали выстрелы. Редкие прохожие передвигались короткими перебежками.
Прямо на Диму бежал какой-то мужик с оскаленным лицом. Появился этот мужик из-за поворота, совершенно неожиданно.
- Уйййййййййдиииии!!! – заорал мужик. – Блядь!
Дима шарахнулся к проезжей части, но сделал это очевидно поздно.
Мужик на бегу врезался в Диму всей своей тушей, не меньше ста кэгэ.
Весь воздух из легких вышибло.
Дима лежал на холодной земле и пытался сделать вдох. Но ребра, на которые пришелся удар, словно образовали какую-то новую, более жесткую и тесную конфигурацию, куда воздух не попадал.
Мужик, столкнувшийся с Димой, начал подниматься. Подошва ботинка бесцеремонно обрушилась на Димино лицо, смяв, припечатав щеку, уголок рта. Рот наполнился мерзлой грязью.
Как выяснилось, только этого и не хватало, чтобы переполнить чашу Диминого терпения.
Мгновенная ярость ослепила.
«Сука! – Каждая мысль была, как удар бича, от которого искры из глаз. – Сука…»
Внезапная злоба словно сорвала невидимую пленку, запечатавшую Диме уста. Дима снова мог дышать. Мог орать.
- Су-у-у-ука!!!
Дима схватил мужика за лодыжку, перекатился вбок. Ладони мяли дорогую ткань костюмных брюк.
Мужик потерял равновесие, рухнул куда-то пообок Димы.
Что-то грохнуло. Ноздри щекотала едкая вонь. Как от детских пистонов, только ядреней.
Дима медленно, неимоверно медленно отлипал от земли.
Над ним стояли гопники. Как минимум один из них был вооружен.
Мужик корчился на тротуаре. Визжал, зажимал ладонями жуткую рану на пузе, из которой хлестало темное.
- А, красавчик, братуха, отвечаю, — Диму хлопали по плечу. – А то съебался бы пидарас. А теперь не съебется.
- Дайте сигарету, — сказал Дима.
Гопники протянули сразу несколько пачек. Дима вытянул наугад.
Тяжело кружилась голова.
«А ведь я жив!» — подумал Дима.
Ему стало легко и даже весело – каким-то очень странным весельем.
…
У «Библиоглобуса» сажали на кол гаишника.
Гаишник – голый снизу по пояс, стоял на четвереньках, избитый, окруженный разъяренной толпой, в которой книголюбы явно не преобладали.
- Отпустите! – блеял, трясся гаишник. – Жена, детишки… Детишечки…
Какие-то пацаны охуячивали окна магазина бейсбольными битами. Сыпалось стекло, летели на мостовую куклы и живописные энциклопедии в богатых переплетах.
Толпа стиснула Диму, который с невероятной силой хотел срать. Ему казалось, что его внутренности терзает какой-то демон, которого реально заебало томиться внутри.
«Для говна, наверное, кишки – райский сад, — вдруг осенило все еще накуренного, как оказалось, Диму. – Xanadu, блять. А когда, типа, высрешься, то, получается изгнание из рая производишь…»
Потный, несмотря на холод, побагровевший, немолодой, но и не старый, лет сорока, гаишник на четвереньках вдруг оказался буквально в нескольких метрах от Димы.
Рядом с гаишником какой-то тип в камуфляже и маске размахивал альбомом «Казни», явно свежеспизженным из магазина.
- Вот, бля, пацаны, все тут по науке, блять, написано! – доносился из-под маски неприятный, с гнусавинкой, голос. – Раком должен стоять.
- Не над-д-д-д-д… — колотил зубами гаишник.
- Не пизди, — гоготал тип в маске.
С хохотом поставил на спину гаишника ногу в берце.
- Мы тебя не больно на кол посадим. Э, пацаны, арматура готовченко?
- Гыгыгы…
- Вазелином смазали?
- Обойдется.
- И то правда.
- Чо дальше?
- Вот сюда нацеливайте, а ты, вот ты, в прыщах… Что там у тебя в руках.
- Монтировка, чо…
- Во, ништяк. Ты по другому концу арматуры ебашь.
В толпе произошло какое-то движение, и Дима, наконец, смог протиснуться вбок, к стене магазина, не рискуя выпрыгнуть на арену расправы.
«Срать, — думал Дима. – И съебывать отсюда нахуй».
Уходить имело смысл через магазин, в котором, скорее всего, был черный ход.
Морщась от ставшей на пару секунд невыносимой боли в ребрах, Дима забрался в витрину с выбитыми стеклами.
За спиной раздался лязг металла о металл. Тут же – истошный, рвущий ушные перепонки, вопль.
- Хорошо зашло! – жизнерадостный гогот.
…
В «Библиоглобусе» оказалось относительно спокойно. От мысли искать туалет Дима отказался. Себе дороже. Он метнулся вдоль стеллажей, где перевернутых, а где еще стоящих.
Скользнул между полок. Успел прочитать название отдела. «Бестселлеры».
В самом темном закутке Дима приспустил брюки, присел на корточки.
То ли по причине хорошей акустики, то ли еще почему, звук раздался просто оглушительный. Впрочем, сказать «раздался» про это ревущее, завывающее, трубящее фанфарами звукоизвержение все равно что обозвать творчество Cannibal Corpse рождественскими песенками.
Гнусный, позорный звук разносился по магазину.
А затем жесткий удар приняло обоняние.
Результаты не заставили себя ждать. Откуда-то неподалеку донеслось жизнерадостное «гыгы».
- Вандалы! Боже мой! Ну, ни стыда, ни совести у людей! – женский голос.
В возрасте.
Дима поспешно вырвал несколько страниц из ближайшего бестселлера.
Бумага оказалась жесткой, поганой.
В сторону Димы цокали каблуки.
…
Немолодая женщина в кудрях и очках выросла в проходе.
- Молодой человек, вы хоть понимаете, что вы творите? Да, у вас ни идеалов, ни позитивного приме…
- Я… — бормотал Дима, пытаясь совладать с ремнем. – Извините… я…
- Апофеоз скотства! Вот так – раз! И обгадить все творческое наследие челове…
Дима, наконец, застегнулся. Теперь пятился.
Тетка наступала.
Дальнейшее произошло стремительно. Женщина наступила на бестселлер, страницами которого Дима так бесцеремонно воспользовался. Каблук подломился.
Дима шарахнулся прочь.
И вовремя.
Женщина рухнула на пол. Кажется, аккурат в поганую лужу.
Дима перепрыгнул через ее распластанное тело.
На выходе из отдела стояли гопники. Возможно, те же самые, что встретились Диме совсем недавно, на Мясницкой.
- Гыгы! – радовались они. – Ты чо, реально насрал, что ли?
- Ну… да… — признал Дима.
- Гыыы! – развеселились посетители отдела «Бестселлеры». – Жжешь, братишка.
И снова Диму хлопали по плечу, выражали симпатию.
Когда Дима все же вырвался из отдела, гопники уже задирали рухнувшей продавщице юбку. Та визжала, отбивалась каблуками.
- Нахуй, — бормотал Дима.
…
На улице шла какая-то свара.
Все так же извивался на четвереньках гаишник, только теперь в его жопу примерно на полметра была вбита арматура.
Тип в маске толкал какого-то другого, в шапке-«гондоне».
- Говорю тебе, не лезет арматура, блять, в крышку колодца…
- И чо теперь с ним делать?
- Да я хуй знает. Вы ему в жопу кол вбивали, вы и забирайте.
- Да чо с ним делать?
- Как транспарант, блядь, нести. Над дружным строем, нахуй.
- Гыгыгы, прикол. Только из него говно сыплется.
- А ты как хотел?
Дима протискивался прочь, прочь. Подальше от этих воплей, крови, говна, кошмара.
Любимая девушка могла психануть и не дождаться.
«Да и похуй!» — вдруг понял Дима.
А еще он вдруг понял, что никогда Яну и не любил. Она даже не была ему хоть сколько-нибудь нужна. Ну, поебаться. Как с восковой скульптурой.
А на самом-то деле Яна просто отравляла ему жизнь. Понтами. Базарами. Скукой своей вечной.
Ощущение перманентного раздражения, сопровождавшееся эпизодическими поглаживаниями по яйцам, Дима принимал за любовь.
Зря.
Сейчас ему казалось, что с глаз сошла пелена. И почему-то не оставляло ощущение, что в книжном магазине он не просто расстался с перебродившим говном, но высрал из себя то, что называл любовью.
8.
На Лубянке толпа штурмовала знаменитое здание. Людские волны бились о ворота и парадный вход.
Крепость надменно отмалчивалась. Как слон, которого атаковало, ну подумаешь, сто тысяч москитов.
- Бля, — Открывшаяся картина Диме не нравилась.
Не нравились перевернутые автобусы. Не нравилось мясо, которым закидывали парадный вход. На некоторых кусках этого мяса виднелись волосы.
По самой широкой дуге, обежав всю площадь слева направо, протиснувшись мимо горящей станции метро, Дима пробрался к «Детскому миру». То ли Диме везло, то ли он научился лавировать в толпе. Научился избегать людских потоков, научился предугадывать их направление и уходить с этого пути.
…
Значительная часть толпы не интересовалась штурмом здания, зато в охотку шла на приступ более легкодоступных и привлекательных объектов.
Крепостями, которые озорным нахрапом брала толпа, являлись магазины, бутики, торговые галереи. Разбрызгивались сверкающими конфетти витрины. В проходы и окна врывались шустрые типы уголовной внешности и решительные тетки.
«Детский мир» уже трясся, как картонный домик в который загнали нервного хомячка.
Толпа была веселой. Неслись над людским потоком шутки.
На какое-то мгновение общей эйфорией заразился и Дима.
«А и действительно, — думал он. – Я-то чем хуже. Ведь все идут. Ну, и я. Вдруг что нужное? Вдруг ноутбук?!»
И вот всем существом уже завладело то, что при Пушкине, жившем когда-то где-то неподалеку, называлось «трепетом предвкушения».
…
Диму вынесло к ГУМу. Дима ворвался в его обрушившиеся двери с чувством облегчения, как любитель пива в единственный на ближайшие километры сортир.
Сравнение не случайное – именно сортир и напоминал сейчас главный торговый комплекс государства. Многоэтажный такой сортирище.
В здании раздавались вопли. Что-то звенело, что-то грохотало. Какое-то тело, размахивая руками-ногами летело с верхних уровней.
Но на улице было еще хуже.
На Красной площади что-то происходило. Летали вертолеты.
Диме совсем туда не хотелось.
…
ГУМ грабили методично и по науке.
Чудовищного вида тетки обрабатывали магазин женского белья. Запихивали в клетчатые сумки кружева.
Такие же страхолюдины разносили по ниточкам бутики.
Какие-то мужики грузили в мешки матрешек и другую хуйню для интуристов.
Диме чуть-чуть повезло в магазине электроники. Все ноутбуки оттуда уже вынесли. Зато на полу, под рухнувшим прилавком, Дима нашел коробку с тостером.
«Ну, хоть это!» — подумал он.
…
Около одного из мостиков рыдала девочка. На вид лет пяти-шести.
Кроха сидела у стены, в микроскопическом закутке.
Дима и прошел бы мимо. Если бы не толпа агрессивных типов в костюмах Дедов Морозов, которая гулко топала с мешками за спиной. Один из Дедов – здоровяк в лопнувшем на спине красном кафтане, оттолкнул Диму.
И Дима полетел в закуток. И вот тут-то Дима увидел девочку.
- Дядя, не трогай меня! – сказала девочка.
- Ты с кем? – спросил Дима. – Где твои родители?
- Я с бабушкой, — сказала бесхитростная кроха.
- А где бабушка?
- В магазин пошла.
«Блять, — подумал Дима. – Наверное, сейчас у бабули – лучший в жизни шопинг. Внучку бросила, пизда старая».
- Ладно! – сказал Дима. – Не потеряешься?
- Дядя, ты ведь не дашь меня в обиду? – спросила девочка.
- Не дам, — ответил Дима и стал решительно смываться.
Он уже шагнул было на мостик, как вдруг остановился.
Остановила Диму одна мысль. Притом, вроде бы и не своя.
«Ну, ты и пидор!» — была эта мысль. А голос, ее произнесший у Димы в голове, определенно разговаривал в баритональном спектре. Возможно, это был тот самый «дядька», что рассказывал Диме о городе Xanadu.
- А, хрен с ним! – сказал Дима и направился в закуток. – Пошли, девочка, поищем твою бабушку.
…
Девочку звали Алёнушкой. На вопрос – сколько ей лет, она поднимала ладошку с растопыренными пальчиками.
Они исходили уже весь этаж, заглянули во все магазины в разной степени разграбления.
Держать одновременно девочку и коробку с тостером было очень неудобно. Дима ощущал себя связанным по рукам и ногам.
Алёнушка, хоть и была милым созданием, уже порядком достала Диму. Что с ней делать, он не знал. Где искать ее бабушку – тоже.
К Диме подвалил какой-то гопник с такой поганой харей, что глаза хотелось промыть с мылом.
- Слышь, братик, за девчонку что хочешь?
- То есть? – удивился Дима.
- Девчонку продашь, спрашиваю?
- Да нет! – возмутился Дима.
- Ну, смотри.
- Это мой папа! – заявила Алёнка,
Мужик отвалил. Но страх ледяным, загустевающим тестом стиснул Диме затылок.
«Блять, за кого он меня принимает?!» — бесился Дима.
Мужик не спешил уходить. Внимательно смотрел на Диму. Не поверил.
Дима быстро повел Алёнку дальше, дальше. Прочь от этой погани.
Повернув за угол, они натолкнулись на жирную бабу с бородавчатым лицом.
- Бабуля! – радостно воскликнула Аленушка.
«Фу-уф! – подумал Дима. – Слава Богу! Все кончилось!»
Он ошибался.
- А ты кто такой? – вызверилась на Диму бабка.
- Женщина, вы ребенка бросаете… — бормотал Дима какую-то не очень внятную хуйню.
- А ты подбираешь…
Бабка отвесила Диме мгновенную и тяжелую оплеуху.
- Алёнка, паршивка! Я тебе велела где сидеть? Почему с дядьками уходишь?
Алёнка не нашла ничего лучшего, чем захныкать.
- Ты на рожу его посмотри! Типичный педофил…
- Я бы попросил, — возмутился Дима.
Вторая оплеуха оказалась еще неожиданней первой.
От удара из рук Димы вылетела коробка с тостером и полетела вниз-вниз, на другие уровни.
…
Задерживаться в ГУМе не стоило.
Это Дима понял, когда увидел, что его пасут. К нему приглядывался все тот же тип, покупатель девочки. Не шифруясь, указывал кому-то на Диму.
«На хуй!» — понял Дима, и ссыпался вниз по лестнице, натыкаясь на людей, перескакивая через ступеньки и перила.
Протиснулся через вход, вылетел на Красную площадь, ввинтился в толпу, пробираясь по самому ее краю.
Толпа размахивала знаменами. От людей шел странный сырой запах, будто они долго отсиживались в погребе, а потом все дружно вышли. Глядя на помятые, фиолетовой бледностью отсвечивающие лица этих людей, Дима не исключал, что так и было.
Словно какие-то подземные жители материализовались снаружи, да сразу на Красной площади, со знаменами и транспарантами.
…
«Дядька» снова «рассказывал»:
«Запомни этот урок жизни. Ты поступил в отношении девочки так, как, в принципе, определено нормами морали. С этой точки зрения ты – безусловный молодец.
Но какова же твоя награда?
Оплеухи, угроза от сомнительных типов.
А теперь давай рассмотрим другую альтернативу. Ты берешь у мужика деньги, отдаешь ему девочку.
Итог: ты – не отпизжен. У тебя есть деньги.
Вывод таков: в той до предела агрессивной среде, в которую превратилась окружающая реальность, соблюдение моральных установлений и принципов, приверженность к ним не просто нежелательна, но представляет вполне реальную опасность.
…
Что до агрессивности среды, то это – обычное состояние для территории, называемой Россией. Здесь всегда происходило что-то нехорошее. Здесь постоянно присутствовал риск гибели: на войне, в застенках, на темной улице. Лишь несколько последних десятилетий прошли более-менее спокойно. Среда вроде бы перестала быть агрессивной.
Ключевое слово «вроде бы». На самом деле она оставалась скрыто агрессивной. По сути, уголовный барак мимикрировался под гламурную вечеринку.
Те, кто заправлял в этом бараке, откровенно клали на моральные нормы, воровали и предавали, не особо это скрывая.
Другие, большинство, были зажаты рамками морально-социальных обязательств на коротком поводке низких зарплат и кредитов. По сути, все эти люди были терпилами, были дойным и убойным стадом хозяев жизни, в распоряжении которых находились все средства оболванивая – начиная от алкоголя для мужчин, заканчивая телевидением для женщин и детей.
…
Состояние жертвы – не самое приятное. Жертвам нашептывают, какие они хорошие и правильные. В то самое время, как терпилы несли ущерб и потери. Среда-то – скрыто агрессивная, и правила в ней – не для хлюпиков. Но об этом терпилам знать не стоило.
Копилось раздражение. И такая жизнь стала заебывать терпил.
А сегодня у терпил открылись глаза.
То, что происходит – вовсе не катаклизм.
Это – возвращение на круги своя.
Мир этот — более жестокий, но куда как более правдивый».
…
- Заебал! – проворчал Дима.
Кое-как ему удалось продраться через угольное ушко арки Исторического музея.
Как оказалось, попал Дима из огня да в полымя.
Народ был всюду.
Тысячи, сотни тысяч. Многие с оружием.
9.
На Манежной Диму уже ничего не удивило. Те же толпы, те же тела на камнях мостовой.
Дима еще не успел подобрать название для того, что происходило на улицах, но оно уже Диму заебало. Хотелось домой, к телевизору.
Только сначала Яну все-таки забрать.
Господи Боже, наверняка беспорядки и на той стороне реки. Наверняка Яну уже ебут какие-нибудь мародеры.
Особо видеть Яну не хотелось, но что-то, может быть, и внутренний «дядька» говорил Диме, что он – должен там быть. Просто должен.
На Манежную Дима не стал даже и заворачивать. Там была адская толчея, и, кажется, кого-то вешали. К тому же из-под земли, из торгового комплекса, валил черный едкий дым.
На хуй.
Продраться в обход Кремля по Александровскому саду казалось лучшим выходом.
…
Влип, ни вперед, ни назад, Дима почти у самых Боровицких ворот.
Толпа то и дело подавалась вперед, и Дима бежал вместе со всеми. А не бежать он просто не мог. Неминуемо затоптали бы те, кто ломился сзади.
Дима бежал, как они. Хохотал, как они. Орал те же лозунги:
- БЛЯДСТВО – НА ХУЙ!
- ЕБАТЬ МИНИСТРОВ ЕБАТЬ!
- ЗАЛУПУ, А НЕ ВЛАСТЬ!
И громогласный рев, этаким звуковым цунами несшийся по площади:
- ПО-ТРО-ШИТЬ!!! ПО-ТРО-ШИТЬ!!!
Дима вдруг почувствовал себя героем зомби-триллера. Весь мир сошел с ума. Люди стали как мертвецы. А он, Дима, нормальный. Но вынужден притворяться зомбаком, чтобы не сожрали…
Толпа снова рванула вперед. Что там, впереди, Дима рассмотреть не мог. Что-то трещало. Что-то обо что-то гулко и глухо билось. Кто-то пыхтел, а кто-то стонал.
Перед глазами развевалось какое-то полотнище, и Дима ничего не мог разобрать.
…
Вдруг что-то в воздухе замерцало. Над головами инсургентов разлилось какое-то насыщенное цветами, полупрозрачное сияние, наподобие полярного.
Задрав голову, Дима понял, что ожили все плазменные экраны, которых, как оказалось, в окрестностях Кремля хватало.
Дима смотрел на гигантский экран установленный на здании напротив Кремля, неподалеку от гигантской надписи «SAMSUNG».
На экране появился премьер-министр. Он был спокоен, фигура излучала самоуверенность.
- ИДИ НА ХУЙ, ПИДАРАС, ХУЙ ТЕ, А НЕ ТРЕТИЙ РАЗ! – разнеслось было по толпе, но речевку не сильно поддержали.
Премьер поправил галстук и сдержанно сказал:
- Здравствуйте, дорогие сограждане. Сожалею, что вынужден обращаться к вам в условиях обстоятельств чрезвычайного свойства. В условиях массовых беспорядков, развязанных и спровоцированных кукловодами из-за рубежа…
Дима попытался представить, что его кто-то кукловодит. Не получилось.
«Может, я об этом просто не догадываюсь?» — подумал он.
- …еще раз призываю всех тех, кто вышел на улицы, чтобы выразить свою гражданскую позицию, разойтись по домам и сесть за стол переговоров. Мы, со своей стороны, готовы к вменяемой, разумной и конструктивной дискуссии. Мы готовы искать и находить выход из ситуации с учетом всех возможных интересов. Кровопролитие на улицах, бесчинства, грабежи надо прекратить немедленно. Воевать со своим народам мы не будем.
Лицо на экране на мгновение застыло.
Крики, улюлюканье вокруг не давали сосредоточиться. Дима тоже кричал и улюлюкал.
- Но если потребуется, применим особые спецсредства. Я требую от вас, от тех, кто собрался в центре столицы, немедленно разойтись по домам. Для жителей отдаленных районов столицы будут организованы эвакопункты, откуда вас доставят по домам. На эвакопункты граждане будут приниматься при отсутствии оружия, сдав свои отпечатки пальцев.
- Да иди ты на хуй! – крикнул из толпы какой-то весельчак.
- А теперь непосредственно о мерах, которые будут приняты, — продолжал с экрана премьер-министр, выразительно посмотрев на часы на правой руке. – Через пять минут над площадью будет распылен газ. Небоевой, несмертельный, не вызывающий негативных последствий для организма. Газ является разработкой наших заокеанских стратегических партнеров, созданным для мирного разгона несанкционированных митингов. Действие его таково, что вдохнув даже долю миллиграмма, человек начинает ощущать нестерпимое сексуальное влечение к представителям своего пола.
- Бля! – простонал Дима.
Теперь он прорывался прочь, прочь из толпы. Ему уже было наплевать на то, что его затопчут. Оказаться в эпицентре гомосексуальной оргии он совсем не желал.
- Второе! – чеканил премьер. – Через полчаса ощутимо изменится погода. Станет очень холодно. Температура ртутного столбика упадет до минус тридцати, минус сорока градусов. Ветер ожидается сильный, порывистый, скоростью до семидесяти метров в секунду. Сильные осадки – ледяной град, размером с голубиное яйцо…
- А-а-а-а!!! – в ужасе кричал Дима, прорываясь сквозь тела.
По счастью, толпа тоже пришла в движение. Если поймать течение бегущей толпы и ни о кого не спотыкаться, можно даже и уцелеть.
…
Время тянулось медленно. Дима мчался, казалось, целую вечность.
Людская волна вынесла его на мост, понесла по нему, мимо опрокинутых автомобилей.
Рядом бежали болельщики ЦСКА. Дима видел, как они обматывают вокруг лиц шарфы.
Шарфа у Димы не было. Но был свитер с высоким горлом. На бегу Дима поднял воротник, натянул его на нос.
- ПФФФФФ!!! – пронесся над толпой мягкий и будто бы безобидный звук.
Один из вертолетов над головой вдруг выпустил два белых щупальца. И эти щупальца неслись к толпе внизу, растекаясь в воздухе, обволакивая людей, оседая на их одежде и коже.
- Га-а-а-аз!!! – истошно завопил кто-то.
…
И тут все сошли с ума.
- Сла-а-аденький! – басовито рявкнул кто-то у Димы за спиной.
Диму словно ошпарили. Его кто-то хватал за плечо, Дима врезал этому кому-то локтем.
Бежать, бежать!
Два здоровенных мужика в камуфляже уже торопливо ебали футбольного болельщика. Седой дед лез с поцелуями к кому ни попадя. Бесстыдно сосались два гопника, манипулируя ладонями в промежностях друг у друга. Еще один гопник норовил пристроиться к ним третьим.
Какой-то здоровенный дядька в тельняшке и куртке отбросил автомат и бросился на колени перед подростком.
«Автомат!» — сообразил Дима.
Он метнулся к мостовой, наклонился, успел схватиться за холодный ствол.
Толпа несла его дальше, дальше.
Свитер, конечно, не защищал от газа. Хуй Димы уже стоял непоколебимой чугунной болванкой. Но к кому его влекло – Дима не знал. Он был слишком испуган для того, чтобы анализировать свои желания. Как ни крепко стоял его хуй, куда больше Диме хотелось убраться прочь от этой вакханалии.
…
У выхода с моста толпу поджидали зверообразные мужики. Возможно, дальнобойщики.
Один из них заприметил Диму. Теперь облизывался.
Дима вскинул трофейный автомат.
- Гы, сахарок, ты хочешь, чтобы я затрамбовал его тебе в жопу? – ворковал дальнобойщик.
Дима дернул спусковой крючок.
Ничего.
Предохранитель, блять. Где у него предохранитель?
Мужик подошел к Диме, схватился за ствол, принялся чесать стволом яйца.
Блять.
Под большим пальцем Димы щелкнула какая-то железная хуйня. Ебанула отдача.
Мужик выпустил ствол и орал. Из промежности у него хлестала черная кровища.
- Ааааааа!!! – ревел мужик.
Дима протиснулся вдоль перил.
Он бежал по улице. Бежал. Просто бежал. С оттопыренным, как у подростка после просмотра порносайта, хуем. Бежал.
Не верил внезапному счастью.
10.
Яна нашлась в кафе. В том самом, у «Новокузнецкой».
Димина девушка, а также еще несколько посетительниц прятались за стойкой.
У входа отвратительно совокуплялись трое гопников и бармен.
Дима уже ничему не удивлялся.
- Дима! – вынырнула из-за стойки Яна.
Живая и невредимая.
- Где ты был? Я тут столько пережила! Ты бездушное чудовище!
- Все в порядке? – спросил Дима.
- В порядке? – завизжала Яна так громко, что ебущиеся гопники на секунду-другую даже прекратили свое омерзительное занятие. – Это не порядок! Ты где-то шастаешь, а на улице – вопли, бьют кого-то. Потом…
Яна длинно и сопливо всхлипнула.
- Потом ворвались эти… скоты. Господи! Какую гадость они мне предлагали. А потом… Потом стали… — приличная девушка Яна перешла на шепот, — …стали ебать друг друга! А ты где-то ходишь!
Прежний Дима стал бы оправдываться, рассказал бы Яне о жутком, исполненном опасностей путешествии.
Дима нынешний решил промолчать.
- Ну, что? Куда мы пойдем? – сварливо спросила Яна.
Прежний Дима стал бы подбирать варианты.
Дима нынешний просто подошел к своей девушке и дал ей по ебалу.
…
А затем он выволок визжащую Яну из-за стойки, положил сиськами на стол, задрал юбку, сорвал колготки, трусы.
- Что ты делаешь? Что ты… Ааааа! – вопила Яна.
Как сучка, как тварь, с которой, можно подумать, у них не было секса.
Манила жаром пизда. Но Дима предпочел вонзить дымящийся, чугунный хуй туда, где тот еще никогда не бывал. В жопу.
- Аааааай! – визжала Яна. – Дима! Дима! О! О! О!
- Сука! – ебал ее Дима. – Тварь! Соска!
Он чувствовал себя жутким древним Чингисханом, который насилует пленника…
Тьфу, блять, гомосячья бомба!
…пленницу, конечно! Он ебет ее, ебет. Хуй, чугунный хуй выбивает из глупой бабы всю дурь. Удары хуя производят из стервы покладистое, пушистое существо. Медленно, еле-еле, шаг за шагом, но сметана стервозности становится маслом женственности.
- Ди-и-и-има! – простонала изумленная Яна, сползая с хуя. – Ты… ты такой неожиданный!
Она была счастлива.
Счастлив был и Дима. Ведь сегодня у него совершенно неожиданно случился лучший секс в жизни.
…
В автомате Дима разобрался без проблем. Он переключил огонь с автоматического на одиночный, прикончил пидаров.
Трупы вышвырнул на улицу.
Вход в кафе завалили мебелью.
В кафе были еда, бухло, сигареты.
Еще здесь (кроме Димы и Яны) было шесть телок, которые нуждались в защите сильного, вооруженного самца, каковым Дима себя считал без всякой натяжки.
…
Прогноз погоды от премьер-министра начал сбываться практически немедленно.
Когда Дима выволакивал трупы пидаров наружу, ёбнул мороз. Последнее, пятое тело, Дима пёр наружу, уже сотрясаясь от лютого холода. Труп немедленно примерз к металлической двери кафе.
«А тем лучше, — подумал Дима. – Ни одна блядь не сунется».
Избавившись от тел, Дима направился к барной стойке, нашел шампанское, хлопнул.
- Ну, что, девчонки, за знакомство? – предложил он.
Яна свирепо посмотрела на него, но вякнуть хоть слово опасалась. Дима не сомневался, что и она, и остальные шестеро баб будут как шелковые.
Новая жизнь нравилась Диме. Чудовищная, опасная, грязная, кровавая, но – настоящая. Жизнь, в которой ебут не тебя. Ты сам ебешь всех, кого хочешь.
Девчонки, смущенно улыбаясь, подставляли рюмки.
- А вас как зовут? – пискнула самая бойкая.
- А вы большие сиськи любите или маленькие?
Дима зажмурился.
«Бля, — думал он. – Как же заебись! Да здравствует революция!»

Да, хаус, беспорядки, быдло! Вот она суровая реальность революции.

Я даже не удивлюсь, если автор этой статьи сам Илья и есть  :comp

Уже давно вынашиваю эту идею